Александр КАМЫШЕВ
ВАХА
(Начало в предыдущем номере)

Я почувствовал себя заново рожденным. Я студент. Я будущий буровик, а Ваха, Ваха… но и черт с ним.
Свой экзамен Ваха тогда так и не сдал, а взял академический отпуск, и, когда начались занятия, снова появился в нашей комнате на правах старого знакомого. Из бывших жильцов комнаты, поступавших в том году, остался я один, и теперь жил с Жекой, избранным старостой нашей группы, и Олегом - поэтом из женского туалета. Ваха поселился в нашей комнате "зайцем", но теперь уже он спал на полу и испытывал все тяготы "подпольщика". Свое незавидное положение Ваха усугубил сам, еще до нашего поступления в институт вдоволь поиздевавшись над студенческой добровольной народной дружиной (ДНД). Где-то Ваха раздобыл магнитофонную пленку с записью апофеоза деревенской пьянки, на которой протяжное пение прерывалось залихватскими сальными частушками. Суть вахиной шутки состояла в следующем. В чисто убранной комнате он включал магнитофон с записью и ждал дружинников. На настойчивые стуки в дверь дружинников он открывал не сразу, а двигал стулья, кричал на разные голоса, что бы все сидели тихо. Когда у дружинников создавалось полное впечатление, что они накрыли крупную пьянку в общежитии, трезвый Ваха распахивал дверь и наслаждался эффектом от вытянутых от удивления физиономий блюстителей порядка. Эту шутку Ваха повторял на бис в разных комнатах, и к тому же постоянно всем рассказывал, какие мины бывают у ребят из ДНД. Надо ли говорить, что студенческая дружина считала делом чести подловить пьяного Ваху и сдать его в медвытрезвитель. И хотя пил Ваха часто, выловить его было не просто.
В тот раз, когда рано утром в нашу дверь постучали, Ваха мигом свернул свой матрас и, юркнув под Жекину кровать, залег за стоявшим под кроватью чемоданом. Проверка паспортного режима была долгой и нудной, я сидел на своей кровати и видел Ваху, который, положив голову на чемодан, строил мне рожицы. Не среагировать на его гримасы было невозможно, и я то и дело прыскал от смеха. Проверяющие смотрели на меня как на полоумного, а Евгений, поняв причину моего веселья, решил прикрыть нашего "зайца" и сел на свою кровать, придавив вахину голову к чемодану. Ваха судорожно пытался освободить свою голову из плена, а у меня началась истерика, я стал задыхаться от смеха, хватаясь за живот. Уходящая от нас комиссия по проверке паспортного режима, вероятно, решила, что я законченный идиот.
Чтобы в будущем обезопасить себя от жекиного шестипудового веса, Ваха подложил под панцирную сетку его кровати доски, поскольку догадывался, что побывать под кроватью ему предстоит еще не раз, и один такой случай, я думаю, Ваха запомнил надолго. В тот вечер Володя был загружен до бровей, перешагнув порог, он произнес фразу, ставшую впоследствии афоризмом: - "Вы видели, как падают мамонты", и, рухнув на мою кровать, захрапел. Вновь из-за Вахи работать летчиками (долбить лед) или парашютистами (выносить мусорные контейнеры из туалетов) нам не хотелось и, когда в дверь постучали, мы с Жекой быстро затолкали Ваху под кровать и задвинули чемоданом. Когда члены ДНД - извечные враги Вахи ушли, мы не стали извлекать его из-под кровати, за что и поплатились. Среди ночи нас разбудил истошный вой, от которого проснулись не только мы, но и несколько комнат вокруг нашей. Орал Ваха. Когда мы включили свет и извлекли Ваху из-под кровати, красное лицо его было покрыто крупной испариной:
- Представляете, проснулся, стучу вверху доски, по бокам стены, ну, думаю в гробу. Заживо похоронили.
Этот случай добавил Вахе популярности, и он еще долго рассказывал его всему общежитию. Володина слава росла, давно перешагнув границы института, о его похождениях рассказывали анекдоты. Один такой, произошедший с ним казус только в более цивильной обработке вошел впоследствии во многие юмористические сборники. А дело было так.
В мужском туалете нашего общежития часто не было света. Если в одной из комнат перегорала лампочка, то её меняли на целую из туалета. И вот однажды Жека, помыв в нашей комнате полы, понес выливать воду. Открыв дверь кабинки, он предварительно поинтересовался, если в ней кто, а уже потом выплеснул туда воду. С криками и матами из кабинки вылетел Ваха. И на резонный жекин вопрос, что же ты молчал, он произнес сакраментальную фразу, ставшею известной на весь бывший Союз:
- Я же тебе кивал!
На четвертом курсе мы догнали Ваху, он наконец-то сдал все свои хвосты, и мы стали однокурсниками. Нельзя сказать, чтобы я испытывал радость от более тесного общения со своим старым знакомым, но судьба была ко мне не благосклонна, и на преддипломную практику по горному делу я попал вместе с Вахой, Жекой и Олегом на Горный Алтай. Ваха, самый хитрый и ленивый, напросился помощником к взрывнику - "сумконосом". Гиганту Жеке доверили управление буровым станком. "Бур должен быть тупым и сильным" - иронизировали мы с Олегом по этому поводу. (Поскольку, мы с ним не обладали такими выдающимися данными, то довольствовались рабочими местами помощников бурильщика, причем мне предстояло работать в жекином подчинении).
Поселили нас в ветхом домике с единственным окошечком; половину полезной площади домика занимала русская печь, а в остальное пространство мы втиснули свои кровати. Ваха уже в первый день познакомился с нашей соседкой - симпатичной алтайской старшеклассницей Гулей. Разбитная девчонка хозяйничала дома одна, пока её родители где-то в горах заготавливали сено. Их роман разворачивался стремительно, и уже со следующего вечера до нас стал доноситься заливистый смех юной прелестницы. Гулины родители вернулись, когда их меньше всего ожидали. Ваха ретировался через окно, но по злому умыслу или случайно оставил своей визави мою штормовку со студенческим билетом. На следующее утро, когда мы с Жекой находились на вахте, Ваха спокойно принял рассерженных "моим поведением" родителей Гули и, наговорив обо мне много хорошего, заверил их, что у меня серьезные намерения жениться на их дочери. Как ни странно, но Гуля подхватила эту шутку, и мне уже невозможно было разуверить Гулькиных родителей, что я не имею к их чаду не малейшего отношения. Ко всем моим несчастьям, говорили они по-русски неважно, и переводчицей у них была все та же Гуля. Ваха её больше не интересовал, и она буквально преследовала меня. Нельзя сказать, чтобы я очень уж этому противился. В свободное от работы время мы лазили с ней по горам, она учила меня целоваться по-алтайски, охотиться на бурундуков и многому другому. Расплата наступала в редкие приезды Гулькиных предков. Меня звали в гости и расспрашивали о семье, о моих планах на будущее, как бы мимоходом замечая, что горные инженера здесь получают уйму денег, и что им сразу дают жилье в бараке. Я нехотя отвечал, проклиная всех на свете, особенно Ваху и себя заодно за бесхарактерность. Гулька постоянно хихикала. В такие минуты я мечтал только о скорейшем окончании практики, но до её завершения мне предстояло пережить еще одну Вахину шутку.
В то злосчастное утро, возвратившись из штольни, Ваха с торжественным видом принялся раскладывать на своей постели куски бикфордова шнура, капсуля-детонаторы и что-то еще, в ярко-красной бумаге. Его лицо, цвета бумаги, в которую обычно заворачивали аммонитовые шашки, излучало самодовольство, видимо он рассчитывал, что мы, отталкивая друг друга, будем завистливыми глазами пожирать его богатство. Но мне лично было не до взрывчатки. В ночную смену Жека разрешил мне немного поуправлять буровым станком… Короче говоря, аварию в скважине мы ликвидировали только на рассвете и вымотались так, что ни есть, ни спать, ни даже разговаривать не хотелось. К тому же жлобина Жека выразил сомнения в моей профессиональной пригодности, а я в свою очередь напомнил ему, у кого он списывал курсовые и контрольные по специальности. Он почему-то обиделся и, завалившись в кровать, молча рассматривал потолок, также не обращая на Ваху внимания. Олег, разбуженный нашим приходом, как обычно принялся писать свои стихи и вряд ли слышал Вахины рассуждения:
- Взрывчатка вещь в хозяйстве необходимая. Хочешь ямину вырыть. Пожалуйста! А можно пойти порыбачить, или соседа попугать. Но тут меру надо знать. Как вы думаете, полшашки хватит для такого дела?
Мы промолчали.
- Мужики, учитесь, как детонатор вставлять, - снова начал Ваха.
Я покосился в его сторону. В руках он вертел небольшой красный кулек, обвитый огнепроводным шнуром. Заталкивая своё рукоделье в банку из-под сгущенки, Ваха еще раз попытался заинтересовать нас:
- Смотрите, какая граната получилась. Жахнет, мало не покажется.
И снова никто не отозвался.
Ваха вышел в сени, а когда вернулся, сатанинская улыбка гуляла по его лицу. В руках он держал свое изделье, внутрь которого, шипя, уползал огонек по зажженному бикфордову шнуру.
- Спасайтесь, кто может, - хохотнул Ваха и бросил взрывпакет под кровать к Олегу.
Здесь-то все и началось. Я был единственным свидетелем, так как среагировал быстрее всех, и с громким протяжным воем - "Пожар", спрятался за печку. Здесь, как за каменной стеной, успокаивал я себя, сжимаясь в комок и ежесекундно ожидая взрыва. Олег бросился к выходу и стал колотить голыми пятками по двери. Из сеней доносился демонический хохот Вахи, успевшего подпереть дверь. В этот момент смысл наших прыжков и воплей дошел до жирафа Жеки, который попытался повторить легендарный подвиг севастопольского матроса Кашки. Растянувшись на полу, он выгреб из-под кровати вахину гранату и, со свойственной ему богатырской силушкой метнул её в окно. На этом бы все и кончилось, но банка, ударившись о раму, отскочила на свое прежнее место. Олег, сообразив, что дверь ему не по плечу в красивом прыжке, которому позавидовал бы и горный козел, пролетел над своей кроватью. Задребезжали стекла под его энергичными пинками, но рама не поддавалась. Жека всей своей шестипудовой массой обрушился на дверь. Удар. Лампочка под потолком качнулась, как при девяти бальном землетрясении по шкале Рихтера, но запоры выдержали. Еще удар... Ещё... И вновь без результата. Прыжок Жеки на помощь поэту был менее изящным. Опрокинув кровать и стол, он умудрился зацепить своими длинными ногами взрывпакет, который со зловещим грохотом покатился в мой угол. Теперь уже я, продолжая имитировать рев пожарной сирены, выскочил из своего укрытия и принялся стучать ногами и руками по запертой двери. Когда же я увидел, что Жека выбил раму, то поспешил к спасительному выходу. Но здесь снова возникло препятствие. Олег вылетел из окна пулей, а жердина Жека застрял. Его голова и почему-то одна нога были уже в безопасности, а тяжелая задняя часть закрывала мне путь к спасению. Ежесекундно оглядываясь, я молотил кулаками по этой части Жекиного тела, пытаясь подтолкнуть его коленом и отгоняя шальную мысль впиться в неё зубами.

(Продолжение следует)